с семьей переехали в Штаты, мои дети были подростками, и им, конечно, поначалу было здесь неуютно, они тосковали по Ирану и хотели вернуться. Но моя дочь, как я, любит читать, а в школе они проходили Шекспира, «Ромео и Джульетту». Это произведение очень ее взволновало, она пришла домой и сказала: «Мама, послушай!» – и процитировала мне отрывок о Розалине, где Ромео говорит: «Она такая строгая святая / Что я надежд на счастье не питаю» [112]. И когда я услышала, с каким восторгом моя дочь говорит о Шекспире, то поняла, что у нее все будет в порядке: она нашла свой дом. Понятие «дома» существует за пределами этноса и национальности, гендера, пола и религии. Это универсальное место, где могут жить все.
Читательский клуб Random House: Мемуары «Читая „Лолиту“ в Тегеране» вышли пять лет назад. Если воспринимать эту книгу как призму, сквозь которую западные читатели могут взглянуть на Иран и себя, как изменился этот взгляд спустя годы с учетом всего случившегося за это время? Как изменилось ваше восприятие книги и Ирана?
Азар Нафиси: Это сложный вопрос, ведь книга – как ребенок. Когда она уходит в мир, становится самостоятельной сущностью и начинает сама взаимодействовать с миром, я уже, по сути, мало на что могу повлиять. Но что касается моего собственного восприятия книги и обстановки в Иране – изменилась ли она? – могу сказать две вещи. Во-первых, я писала «„Лолиту“ в Тегеране» не только для того, чтобы поговорить о политике. В центре моего исследования было поведение людей, живущих в условиях тирании, то, как они приспосабливаются к тираническому режиму. Как люди создают для себя «кармашки» свободы с помощью воображения? Это и есть главная тема книги – роль воображения в создании внутренних островков свободы и противостоянии тирании, как политической, так и тирании времени.
Это была моя первая задача, а еще я хотела изучить вопрос слома границ. Я хотела показать, как девушка, которая никогда не выезжала за пределы Исламской Республики Иран и не была в США, во Франции или Англии, может ощутить связь с незнакомыми странами, читая зарубежную литературу. Причем не просто ощутить связь, но и интерпретировать эти книги иначе, предложить свежее восприятие. Трактуя и представляя то, чего никогда не видели, люди оказываются примерно на одном уровне, на равных. И в этом главная задача моей книги. Политика и политические преобразования в ней вторичны.
Что касается изменений в Иране, система не изменилась. В книге я пишу, что Исламская Республика – как погода в апреле: то солнечно, то дождь и гроза. Бывают периоды открытости и либерализации, за которыми следуют новые ограничения и «закручивание гаек» – то, что мы наблюдаем прямо сейчас. Но основная структура не меняется. Законы не меняются, а значит, остается неизменной и реакция людей на эти законы и на систему. Самое главное изменение, думаю, состоит в том, что все больше людей в Иране сопротивляются угнетению ненасильственными, демократическими методами. Некоторые студенты, которых я упоминаю в книге, стали учителями; они пытаются изменить систему изнутри и уже повлияли на общество. Некоторые революционеры, которые в начале стремились выгнать из университетов таких, как я, впоследствии сами подверглись увольнениям и теперь выступают за светскость и демократию. Кого-то посадили в тюрьму, кто-то, как я, живет в изгнании. Они тоже пишут книги на темы свободы и демократии. Безусловно, что-то меняется.
Читательский клуб Random House: В названии вашей книги упомянут роман, который здесь, в США, по-прежнему вызывает много противоречий. Вынести его в название – смелый шаг, ведь «Лолита» – очень откровенный роман. Преследование Гумбертом нимфетки Лолиты и сексуальное насилие над ней в романе сталкивается с западным восприятием исламского фундаментализма, характеризующего иранское государство. Но дальше вы показываете, что в Иране противостоянием режиму могли посчитать не только чтение Набокова, но и чтение Остин, Джеймса, Беллоу и других западных писателей. Можете немного подробнее рассказать об этом конфликте Исламской Республики и так называемой «Республики Воображения», о которой вы пишете; где грань между ними?
Азар Нафиси: Конфликт между Исламской Республикой и Республикой Воображения оказывается в центре моего внимания, потому что я описываю конкретный момент во времени и пространстве. А вообще конфликт с Республикой Воображения может существовать не только в Иране. История знает массу примеров проявления этого конфликта в тиранических обществах Востока и Запада. Самый очевидный пример – европейский фашизм, диктатуры Восточной Европы и то, что происходит сейчас в Китае или на Кубе. Но гораздо важнее помнить, что подобное тираническое абсолютистское восприятие также может существовать и в демократическом обществе, у нас, в США. Здесь, к примеру, есть «Неделя запрещенных книг», многие книги в США запрещены: их не найдешь на полках библиотек в некоторых штатах, они исключены из школьной программы. Идея в том, что воображение всегда противостоит режиму и представляет угрозу для абсолютистского или ограниченного восприятия. Вы верно заметили, что с «Лолитой» все более-менее ясно, но даже произведения таких писателей, как Джейн Остин, Сол Беллоу и Генри Джеймс – писателей, которых мы привыкли считать социальными и политическими консерваторами – даже в них есть доля бунтарства. Каждое великое литературное произведение не только описывает темы и события, которым оно посвящено, но одновременно подвергает их сомнению и сопротивляется им. Художественная литература не просто фиксирует текущую реальность, она исследует все возможные варианты ее развития и показывает, какой эта реальность могла бы быть и какой она должна быть. Роман – жанр с демократичной структурой. Мне кажется, в основе художественной литературы лежит так называемый принцип «демократического воображения», ведь художественной литературе свойственно многоголосие. Возьмем, к примеру, «Гордость и предубеждение» или любой другой роман Джейн Остин – во всех ее романах звучит множество голосов разных персонажей, которые непрерывно общаются между собой и, как правило, не сходятся во мнениях. Поскольку Остин – не диктатор, она не навязывает персонажам свой голос и позицию, а позволяет им дискутировать и спорить, высказывая разные точки зрения. Эта полифония, эта литературная демократия представляет большую угрозу автократическому мышлению. Джейн Остин, дочь священника, по всем признакам должна была стать чопорной и благовоспитанной дамой. Но в своих романах она над всеми смеется, в том числе над священнослужителями. Мне как-то сказали, что Остин была против религии, это доказывает персонаж мистера Коллинза, но в книгах Остин есть нелепые священники, а есть честные и симпатичные. Остин показывает нам многогранность человеческой природы. Свойство великой литературы в том, что та обычно не подвержена не только предрассудкам
